Цикл жизни не принимает ничью «сторону». Сознание не имеет никакой религии и национальности

Мы несем в наших душах все, чем люди когда-то были.

 

 

 

 

 

 

 

Внешняя война никогда не ведет к внутреннему миру

Во всем мире и в новостях каждый день люди убивают людей. Люди с одной «стороны» убивают людей с другой «стороны». Каждая из «сторон» утверждает, что она права.

Каждая «сторона», находясь в древней боли, не хочет уступать первой, придумывая все новые причины, почему она не может и не будет это делать. Трагическая история, стара, как мир.

Когда мы проснемся к осознанию очевидного факта, что все мы – замаскированное Сознание?

Когда мы осознаем, что за пределами наших личных историй, наших религий, наших народов, наших убеждений, за пределами цвета нашей кожи, нашего тяжелого прошлого и неопределенного будущего, мы все – выражения Единой жизни?

На самом деле, нет израильтян или палестинцев, евреев или христиан, мусульман или буддистов, атеистов или агностиков, республиканцев или демократов, гуру или учеников. Эти образы никогда не смогут дать точного определения нас.

То, чем мы являемся на самом фундаментальном уровне, не поддается определению, загадочно, не фиксируемо и никак не делимо на отдельные части, никогда не отождествляется с чьим-то образом, как огромный океан никогда не могут определить его волны.

Сознание не имеет никакой религии и национальности. Оно рождает палестинцев и израильтян, иракцев и американцев, мусульман и христиан, буддистов и атеистов, свет и тьму, инь и ян в постоянно меняющемся мире иллюзий.

Будучи сознанием, когда мы раним другого, мы раним наших собственных братьев и сестер, наш собственный род, волны самих себя.

Мы только боремся с отражениями нашего оригинального лица. Мы убиваем только тех, кого мы любим, древнейших друзей из давнего времени.
Внешняя война никогда не ведет к внутреннему миру.

Сколько еще надо кровопролития? Сколько боли? Сколько еще мужчин, женщин и детей должно исчезнуть в бесконечности, прежде чем мы проснемся?

Этот истекающий кровью ребенок — мой собственный. Цикл жизни не принимает ничью «сторону».

Джефф Фостер

http://sobiratelzvezd.ru/vneshnyaya-vojna-nikogda-ne-vedet-k-vnutrennemu-miru/

*********

Просвещение не может прибыть извне…

оно не может даже прийти от меня, вы найдёте его только самостоятельно и никогда не столкнётесь с учителем, который сделает ваш поиск проще. Если вы внимательно слушаете свой внутренний голос, вы найдёте путь.

И я тоже безостановочно его ищу, день за днем. Жизнь каждого человека ведет его к себе, это — попытка найти путь, след пути. Никто никогда не был целиком собой, но каждый стремится к этому.

Некоторые ищут вслепую, другие сознательно.

И каждый несёт в себе до конца оставшиеся от его рождения капризы и яичную скорлупу первобытного мира. Некоторые так и не становятся людьми, они остаются лягушками, ящерицами, муравьями… но каждый из нас — это бросок природы в сторону человека.

У всех нас одно и тоже происхождение, все мы из одной и той же бездны, но каждый из нас устремляется к своей цели. Мы можем каждый понять друг друга, но объяснить каждый может только себя.

Когда я был ребенком, я чувствовал причудливые формы природы и неодушевленных объектов не наблюдением, а отдаваясь их очарованию и их неявному языку. Трещины в стекле, нефтяные пятна на воде, корни деревьев на поверхности земли, цветные прожилки в камне — я был восхищен всем этим.

Побег к иррациональному, странным и сложным формам природы, ведет к чувству гармонии между нашими сердцами и энергией, заключенной в этих формах.

Мы делаем простое и всё же невероятное открытие — мы понимаем, что сами являемся создателями, наши души всегда будут участвовать в вечном сотворении мира.

Мы ограничены своей личностью, но каждый из нас состоит из всего мира, ведь в наши тела заключено все генеалогическое древо эволюции, обратный путь до рыбы, и еще дальше.

Мы несем в наших душах все, чем люди когда-то были.

Все Боги и черти, которые когда-либо существовали, находятся внутри нас в виде возможностей, желаний и как пути к отступлению.

Герман Гессе — Демиан

**********

 

 

 

 

 

 

Мы всегда слишком сужаем границы своей личности

…Когда я в следующий раз пошел с ним после его игры на органе, он был не очень общителен.

На одной старой улице он провел меня через какое-то очень старое импозантное здание вверх, в большую, мрачноватую и запущенную комнату, где кроме рояля ничего не говорило о музыке, а было что-то от кабинета ученого благодаря большому книжному шкафу и письменному столу.

—Сколько у вас книг! — сказал я с похвалой.
—Часть их — из библиотеки моего отца, у которого я живу. Да, молодой человек, я живу у отца и матери, но я не могу представить вас им, мое общество не пользуется в этом доме большим уважением.

Я, знаете ли, блудный сын. Мой отец — человек на диво достопочтенный, он — выдающийся в этом городе священник и проповедник.

А я, чтобы вы сразу были в курсе дела, его способный и многообещающий сынок, который, однако, сбился с пути и некоторым образом сошел с ума. Я был богословом и незадолго до государственного экзамена бросил этот добропорядочный факультет.

Хотя, собственно, все еще занимаюсь этим предметом —имея в виду мои частные изыскания. Каких богов придумывали себе люди в разные времена, это мне все еще очень важно и интересно. А вообще я теперь музыкант и, кажется, скоро получу скромное место органиста. Тогда я снова буду при церкви.

Я оглядывал корешки, книг, находил греческие, латинские, древнееврейские заглавия, насколько это можно было различить при слабом свете маленькой настольной лампы. Между тем мой знакомый лег в темноте у стены на пол и с чем-то там возился.

—Идите сюда, — позвал он вскоре, — мы сейчас немного пофилософствуем, то есть помолчим, полежим на полу и подумаем.

Он чиркнул спичкой и поджег в камине, перед которым лежал, бумагу и поленья. Пламя высоко поднималось, он разгребал уголья и раздувал огонь с изысканной осмотрительностью.

Я лег рядом с ним на потертый ковер. Он посмотрел на огонь, который притягивал и меня, и мы пролежали, наверно, час на животе перед колышущимся пламенем, глядя, как оно вспыхивает и бушует, опадает и корчится, угасает и вздрагивает и наконец оседает тихо пылающим жаром.

— Огнепоклонство — не самое глупое изобретение, — пробормотал он однажды себе под нос. Вообще же ни один из нас не произносил ни слова. Не сводя глаз с огня, я погружался в мечты и тишину, видел какие-то фигуры в дыме, какие-то картины в золе.

Один раз я вздрогнул от неожиданности.

Мой товарищ бросил в жар кусочек смолы, взметнулось небольшое удлиненное пламя, я увидел в нем свою птицу с желтой ястребиной головой.

В угасающем жаре пылающие золотом нити сплетались в сети, возникали буквы и картины, воспоминания о лицах, о животных, о растениях, о червях и змеях. Когда я, очнувшись, посмотрел на своего соседа, он неподвижно, самозабвенно и исступленно, подперев кулаками подбородок, глядел в золу.

—Мне пора идти, — сказал я тихо.
—Что ж, ступайте. До свидания!

Он не встал, и поскольку лампа была погашена, мне пришлось на ощупь, через темные комнаты и темные коридоры, выбираться из этого заколдованного старого дома. На улице я остановился и пробежал взглядом вверх по старому зданию.

Свет не горел ни в одном окне.

Отсвет газового фонаря поблескивал на медной дощечке у двери. «Писториус, главный священник» — прочел я на ней. Лишь дома, когда я один сидел за ужином в своей комнатушке, мне подумалось, что ни об Абраксасе, ни еще чего-либо я от Писториуса так и не узнал, что мы вообще и десятью словами не обменялись.

Но своим посещением его дома я был очень доволен. И на следующий раз он обещал мне совсем редкостное произведение старинной органной музыки — пассакалью Букстехуде.

Я и не знал, что органист Писториус преподал мне первый урок, когда я лежал с ним перед камином на полу его мрачной уединенной комнаты. Созерцание огня подействовало на меня благотворно, оно укрепило и утвердило во мне склонности, которые у меня всегда были, хотя я никогда не давал им воли.

Постепенно это стало мне более или менее ясно.
Уже в раннем детстве меня иногда тянуло разглядывать причудливые формы природы — не как сторонний наблюдатель, а отдаваясь их волшебству, их мудреному глубокому языку.

Длинные, одеревеневшие корни деревьев, цветные прожилки в камне, нефтяные пятна на воде, трещины в стекле — все подобные вещи обладали для меня порой великим волшебством, а также прежде всего вода и огонь, дым, облака, пыль и особенно кружащиеся цветные пятна, которые я видел, когда закрывал глаза.

В дни после моего первого прихода к Писториусу мне это опять вспомнилось. Ибо я заметил, что каким-то подкреплением, какой-то радостью, каким-то усилением чувства самого себя, мною с тех пор ощущаемыми, я был обязан только долгому глядению на открытый огонь.

Это было удивительно благотворное и обогащающее занятие!

К немногим открытиям, сделанным мною дотоле на пути к моей истинной цели жизни, прибавилось это новое: созерцание таких структур, самозабвенное погружение в иррациональные, мудреные, странные формы природы создает в нас чувство согласия нашей души с волей, сотворившей эти структуры;

мы вскоре испытываем искушение считать их нашими собственными капризами, нашими собственными созданиями; мы видим, как граница между нами и природой дрожит и расплывается, и приходим в то состояние, когда нам невдомек, от внешних ли впечатлений ведут свое начало картины на нашей сетчатке или от внутренних.

Нигде так просто и легко, как при этом упражнении, не обнаружить нам, в какой огромной мере мы сами — творцы, в какой огромной мере участвует всегда в непрестанном сотворении мира наша душа.

Более того, в нас и в природе действует одно и то же неделимое божество, и если бы внешний мир погиб, кто-то из нас сумел бы создать его заново, ибо гора и река, дерево, и лист, корень и цветок — всё выстроенное в природе уже наперед выстроено в нас, ведет свое начало от души, чья суть — вечность, чья суть неведома нам, но ощущается нами большей частью как сила любви и сила творчества.

Лишь много лет спустя я нашел подтверждение этого наблюдения в одной книге, а именно — у Леонардо да Винчи, который где-то говорит о том, как хорошо и интересно смотреть на стену, заплеванную множеством людей.

Перед каждым пятном на влажной стене он чувствовал то же, что Писториус и я — перед огнем.
При следующей нашей встрече органист дал мне некое объяснение.

— Мы всегда слишком сужаем границы своей личности! Мы причисляем к своей личности всегда только то, в чем усматриваем какую-то индивидуальную, какую-то отличительную особенность.

Но состоим то мы из всего, что есть в мире, каждый из нас; и точно так же как наше тело носит в себе всю родословную развития до рыб и еще дальше назад, так и в душе у нас содержится все, чем когда-либо жили души людей.

Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения.

Если бы вымерло все человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребенок, которого ничему не учили, то этот ребенок снова обрел бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы — решительно все…

Герман Гессе «Демиан»

http://sobiratelzvezd.ru/german-gesse-demian/

**********

тематическая подборка на сайте

«Сознание Новой Волны»